Петр Киле - Телестерион [Сборник сюит]

Блок и Наталья Николаевна разыгрывают весьма выразительную пантомиму. У нее повелительные движения и жесты, он почтителен и почти неподвижен.

Любовь Дмитриевна смеется до слез.

Шахматово. Идет дождь. В гостиной большого дома Александра Андреевна беспокойно прохаживается; входит Мария Андреевна с книжкой в руке.

М а р и я А н д р е е в н а. Детки вернулись с прогулки, совершенно мокрые и очень веселые.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Не прояснивается?

М а р и я А н д р е е в н а. Нет, мне кажется, только начинается. Там, где просвет, быстро надвигаются тучи и молнии блещут, как над полем Куликовым.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Грома не слыхала.

М а р и я А н д р е е в н а. Далеко же — и во времени, и в пространстве. Саша на радостях, что написал нечто получше, чем "Песня Судьбы", не усидел в Шахматове, уехал в Петербург, я боялась, прости меня, пьянствовать.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я тоже так думала. Оказывается, он ожидал возвращения Любы, будто она забыла дорогу в Шахматово.

М а р и я А н д р е е в н а. Мне кажется, они условились. Может быть, Люба уже не собиралась сюда ехать. Объяснившись, приехали вместе, как ни в чем не бывало.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Нет, что-то случилось. Саша серьезен до торжественности и вместе с тем весел.

М а р и я А н д р е е в н а. Ну, это у него такой характер.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Да, как у меня. Когда по-настоящему трудно, я подбираюсь, и пустяки меня не волнуют.

М а р и я А н д р е е в н а. А Люба? Что означали ее отчаяние и намеки? Ничего не было?

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ведет себя так, как ничего не было, то есть, как прежде, в лучшие минуты, этакая детская непосредственность, под стать Саше, когда он дурачится.

М а р и я А н д р е е в н а. Но это теперь не выходит у нее до конца.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Еще бы! Нельзя вечно играть девочку, будь ты настоящей актрисой в жизни и на сцене. Она беременна, и Саша это знает, но точно сговорились не думать пока об этом и не говорить мне. Игра в прятки, но природу не обманешь.

Входят Блок и Любовь Дмитриевна, свежие, как после купания, и задумчиво-серьезные до грусти.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (вздрагивая и уходя в сторону). Добрый вечер.

Б л о к. Как! Уже вечер? (Огорченно.) Мы опоздали на обед?!

Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (переглянувшись с Марией Андреевной). Ну, начинается!

Блок с деловым видом, как бы совершая что-то очень важное, молча и торопливо принимается прибирать в гостиной, делая все навыворот: хватает стенную лампу и ставит под рояль; пыхтя и что-то бормоча про себя, поднимает тяжелое старинное кресло, вызывая вскрики и смех, и ставит на стол; продолжая чинить беспорядок, наводя как бы порядок, замирает перед вырванными с места диванными валиками и начинает обращаться с ними, как с детьми, называя их "Гога" и "Магога".

Вскрикивая и пугаясь, все смеются, не замечая, как устанавливается напряженная атмосфера, как перед грозой.

Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (смеясь до слез). Хватит, Саша, хватит! Идем! Ты навел порядок, уложил спать деток, пора и восвояси.

Блок, упираясь, делает вид, что ударяется о косяк двери.

М а р и я А н д р е е в н а. Ах!

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (усаживаясь на диван). Ну-с, детки! Расшалились! Никак не могу привыкнуть к его дурачествам, что он клоун.

М а р и я А н д р е е в н а (выглядывая в дверь). Валится с ног, тыкается головой о мокрый шиповник… И как не поцарапается?

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. В дурачествах своих Саша безошибочен, как лунатик.

М а р и я А н д р е е в н а. Люба, обессилев от смеха, с трудом удерживает его и тащит.

Доносится женский смех. И вдруг блеск молнии озаряет дом и разносится гром. Александра Андреевна прибирает мелкие вещи.

М а р и я А н д р е е в н а. Да уберут сами. (Уходит к себе.)

Вбегает Любовь Дмитриевна с виноватым видом, ставит кресло на место.

Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (усаживая свекровь в кресло). Простите меня. Уже месяц, как я приехала с Сашей в Шахматово, и все не было дня, чтобы я не замечала вопроса в ваших глазах. Спасибо за молчание, я уже не говорю о Саше. Вы, может быть, спасли мне жизнь. И ребенку.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (вцепившись руками о подлокотники). Значит, это случилось.

Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, не от Саши. Я была в отчаянии, хотела вытравить, да поздно. А Саша его принимает; ну, он и будет у нас.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Он сам ребенок.

Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Он ангел. Никакая грязь его не касается.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я это говорю.

Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Саша еще хочет, чтобы я даже маме не говорила о всем горьком, связанном с ним. Это было одним из самых неразрешимых для меня вопросов — найти тут правду, по-настоящему простой, правдивый, без вызова и надрыва образ действия.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Да, да.

Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я думаю, Саша прав. С какой стати будут знать другие, что все равно не поймут, а унижать и наказывать себя — так ведь в этом наполовину, по крайней мере, вызова и неестественности.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. О, да, конечно.

Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Мне хочется, как Саша решит. Пусть знают, кто знает мое горе, связанное с ребенком, а для других — просто у нас будет он.

А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я знала. Поди к себе. Я тебе не судья. (Заговариваясь про себя.) Вытравить ребенка. Какая безумная жестокость!

Любовь Дмитриевна, выпрямившись, удаляется.